Не-возможность как амехания

феноменология смерти в работах Владимира Бибихина

Аннотация

В статье анализируются трансформации, которые претерпевает феноменология смерти М. Хайдеггера в работах В. В. Бибихина. Для этого феноменология смерти Бибихина рассматривается в контексте онтологии времени, представленной в лекционном курсе «Пора» и существенно отличающейся от темпоральной структуры «Бытия и времени». Главным отличием становится сближение в «Поре» прошлого и будущего, каждое из которых дано человеку как та область, в которой он не может работать. Таким же образом Бибихин рассматривает смерть как то, «где я работать не смогу», то есть как ограничение человеческой инициативы. При переходе на экзистенциальный уровень эта онтологическая особенность «Поры» приводит к сближению принятия человеком своей смертности и воспоминаний о детстве. Эти тенденции становятся более очевидными при обращении к семинару Бибихина «Ранний Хайдеггер», в тексте которого наглядно видно, какие формулировки Хайдеггера Бибихин использует для интерпретации смерти как «не могу» и «не-возможности» и к каким философским следствиям это приводит. Согласно гипотезе автора, эти особенности феноменологии смерти Бибихина обоснованы тем, что в работах русского философа смерть становится частным случаем амехании — зачарованной скованности, невозможности инициативы. Также этот концепт объединяет в себе экзистенциалы понимания и настроения, темпорально различенные в «Бытии и времени». В трактовке смерти как амехании Бибихин не только заменяет модель времени, предложенную Хайдеггером, но и устраняет онтологическую импликацию смерти как ничто, заложенную в «Бытии и времени», что становится более явным при сопоставлении мысли Бибихина с другим продолжающим философию Хайдеггера проектом — «Атеизмом» А. Кожева. Однако несмотря на различия, философия амехании демонстрирует много общего с атеистической феноменологией смерти Хайдеггера и Кожева — в частности, она редуцирует трансценденцию к экзистенциальному способу ее данности, вследствие чего в ряде пассажей своих работ Бибихин говорит о смерти уже не философским, а религиозным языком.